Шарлотта прерывает мои мысли.
— Я думаю, вопрос не в том, чтобы она сказала тебе не переезжать в Лос-Анджелес, а в том, хочешь ли ты поехать. И если хочешь, то, возможно, тебе стоит попросить ее поехать вместе с тобой.
Она — гениальна. Совершенно точно гениальна. Я все сделал неправильно, и мне необходимо исправить беспорядок, который я наделал. Я встаю.
— Ты права. Я должен идти.
Я целую ее в щеку, хлопаю Спенсера по плечу и чешу Фидо под подбородком. Он надменно выгибает бровь, но я знаю, что ему это нравится, потому что мы любим одну и ту же девушку. Когда я ухожу, Шарлотта поворачивается к Спенсеру и говорит:
— Я выиграла. Сегодня вечером с тебя мармеладные мишки.
Уходя, я вызываю такси и еду домой. Хватаю кое-какие файлы, а затем направляюсь в офис Тайлера и прошу его вывести Джино на чистую воду.
Если бы это был один из романов Джей Кэмерон, то герой нанял бы самолет, чтобы нарисовать имя возлюбленной на синем холсте над нами. Или он бы остановил самолет на взлетной полосе и признался бы в своей любви. Возможно, он бы сказал женщине, которую боготворит, что во время баскетбольной игры смотрел только на ее изображение на большом экране.
Но это моя жизнь, и жизнь Харпер.
Есть кое-что, что, я точно знаю, можно сказать о женщине, по которой я схожу с ума: хоть ей и нравятся публичные поцелуи, она будет не в восторге от публичного признания в любви.
Поэтому я и не делаю ничего из этого. Я не покупаю цветов. Или шоколада. Или воздушных шаров. Или плюшевых медведей. Я не хватаю бум-бокс и не играю песни Питера Гэбриела под ее окном. Вместо этого, держа в руках несколько конвертов, я жму на кнопку звонка ее квартиры.
Он звонит, и звонит, и звонит.
Я делаю глубокий вдох.
Может быть, она в душе. Я смотрю на часы. Уже два часа дня.
И он звонит, и звонит, и звонит.
Я вытаскиваю телефон из заднего кармана. Может быть, мне следовало сначала позвонить. Она может быть где угодно. Возможно, прямо сейчас она даже устраивает магическое шоу.
Ладно, может быть, не в понедельник днем.
Стоп. Я щелкаю пальцами. Она сказала, что пойдет на занятия. Затем займется стиркой. Я снимаю блокировку с экрана, чтобы позвонить ей, когда вижу от нее сообщение, и мое сердце тут же начинает бешено колотиться.
Принцесса: Где ты? Швейцар звонит, и звонит, и звонит.
За этим сообщением приходит еще одно.
Принцесса: О, ты можешь быть где угодно. Я, наверное, могла бы позвонить. В конце концов, мой телефон многофункционален.
Мое сердце трепещет от ее слов. Она у меня дома. Черт возьми, она у меня дома. Я набираю ее номер, но прежде, чем нажимаю на вызов, мой телефон звонит.
— Я у тебя дома, — говорю я сразу же, как только отвечаю на звонок.
— А я у тебя, — говорит она, и я слышу что-то вроде облегчения в ее голосе, что-то похожее на надежду. Я хочу удержать возможность того, что это может значить, в своих руках.
— У меня есть идея, — быстро говорю я. — Встретимся посередине?
— На Восемьдесят четвертой улице? — она живет на Девяносто пятой, а я на Семьдесят третьей.
— Мне нравится, когда ты занимаешься математикой. Да, встретимся в Центральном парке на Восемьдесят четвертой.
— Ты поедешь на такси или пойдешь пешком?
— Пешком.
Десять минут спустя я стою у входа в парк, под бронзовой и красной листвой вишневого дерева, пока полуденный поток транспорта проносится мимо со свистом. Я вышагиваю взад-вперед, ожидая ее, выглядывая в толпе до тех пор, пока не замечаю, как она быстро, почти бегом, идет в мою сторону.
Мое сердце бешено колотится, словно дикая птица в клетке, и я не знаю, почему оно еще не выпрыгнуло из моей груди. Понятия не имею о том, что Харпер собирается сказать, или, почему она была у меня дома и что произойдет дальше, но она здесь. Она искала меня, и это обнадеживает, ведь когда она искала и нашла меня в прошлый раз, та ночь стала началом наших странных отношений.
Осенний ветерок обдувает ее волосы, и рыжие пряди прижимаются к ее щекам, когда Харпер идет ко мне и смотрит прямо мне в глаза.
— Я люблю тебя, Ник. И если ты попросишь меня поехать с тобой, я поеду.
И мое сердце, клянусь, выпрыгивает из груди прямо ей в руки, где она может держать его вечно, ведь оно принадлежит ей. В этот момент я безумно и бесповоротно влюбляюсь в нее.
Она прикасается руками к моим щекам и начинает говорить прежде, чем ко мне возвращается дар речи.
— Сегодня утром я не ответила на твое признание, потому что хотела, чтобы ты сам принял решение, — говорит она и пристально смотрит на меня своими голубыми глазами. — Вот почему я сразу же ушла, чтобы ты смог спокойно сделать выбор, который тебя осчастливит. Я не хотела, чтобы ты беспокоился обо мне или думал, что должен от всего отказаться потому, что любишь меня. Но все это время я была раздавлена, потому что чувствую то же, что и ты. И я знаю, как много это для тебя значит, а ты много значишь для меня, и я хочу, чтобы ты знал, что я поеду с тобой. Потому что я тоже тебя люблю.
Я не могу ее не поцеловать. Я прижимаюсь своим губами к ее, сминаю их своими и целую женщину, которую люблю, и которая любит меня в ответ.
Нью-Йорк и осень. Харпер и я. Любовь и дружба.
Я так чертовски счастлив, что не могу сдержаться. Я не могу удержать всю эту радость в себе. Мы целуемся, и целуемся, и целуемся, и я не могу остановиться. Я запускаю руку в ее волосы, сжимаю эти мягкие, шелковистые пряди, пока мы целуемся рядом с Центральным парком, где я встретил ее на половине пути ко мне.