Она крутит бедрами, трет сильнее свой клитор и быстрее скачет на мне, а затем кричит.
— О боже, о боже, о боже.
Ее крики и дрожь что-то переключают во мне, и я следую за ней к собственному сладкому освобождению. Тело содрогается, когда оргазм обрушивается на меня, атакуя удовольствием. Я стону ей в шею.
— Ты меня убиваешь, Харпер, — хрипло говорю я ей на ухо. — С тобой я кончаю так сильно. Ты знала об этом?
Харпер вздыхает, и это сексуальное мурлыкание дает мне понять, насколько сильно ей нравится слышать эти слова.
— Мне нравится, как ты кончаешь, — говорит она, затаив дыхание. — Мне нравится слышать твои стоны. Мне нравится, как ты сжимаешь меня крепче, и как учащается твое дыхание.
Это такой интимный момент — открыться кому-то, отпустить контроль. И, да, дарить оргазмы — мое самое любимое занятие, но чертовски здорово то, что моего оргазма она желает так же сильно. Может быть, поэтому мне так хорошо с ней. Потому что я чувствую больше. Больше энергии. Больше уязвимости. Будто она меня знает.
— Вот, что ты со мной делаешь, — говорю я, прижимаясь губами к ее щеке. — С тобой я схожу с ума.
Она откидывает голову, положив ее мне на плечо, заводит руки назад и обнимает мою голову.
Когда пальцами она начинает играть с моими волосами, я вздрагиваю.
— Это мне тоже нравится. То, что ты делаешь, — шепчу я.
— Я знаю, — говорит Харпер, и ее голос так мягок. — Тебе всегда нравилось, когда я трогала твои волосы.
Я чувствую, словно электричество искрится в моем теле, и я не уверен, это реакция на ее слова или что-то иное, что-то новое. Потому что дело не только в том, что она знает меня. А в том, что она разгадала меня. Харпер узнала все мои симпатии (многочисленные), и антипатии (коих не так много), и все мое самое любимое, и, кажется, пытается подарить мне как можно больше из этого списка. Она привела этот проект в действие, чтобы узнать, что ей нравится, но еще раньше она выяснила все обо мне. И, черт возьми, я не капризничаю, но и у меня есть то, что меня заводит. Нижнее белье, которое она носит, слова, которые она говорит, и пошлые фразочки, которые говорю ей я.
— Выглядит так, будто ты меня изучаешь, — говорю я с ноткой удивления в голосе.
— Может, так и есть. Это тебя беспокоит?
Я смеюсь.
— Боже, нет.
Спиной она прижимается ближе ко мне.
— Мне нравится дарить тебе то, что ты хочешь.
Я плотно сжимаю губы вместе, сдерживая вырывающиеся слова.
Я хочу тебя. Всю тебя.
Чуть позже, после того, как мы прибираемся, она берет меня за руку и тащит на кухню.
— Я принесла тебе подарок, — ее глаза сверкают.
— Еще один подарок? — спрашиваю я, ухмыляясь. Мне нравятся ее подарки.
Она кивает.
— Я засунула его в морозильник, когда приехала.
— Как ты это сделала, что я не заметил?
Харпер закатывает глаза и разводит руками.
— Ник, я этим зарабатываю. Ловкость рук. Иллюзии.
Она открывает морозильник и достает оттуда пинту мятного мороженого с шоколадной крошкой.
— Твое любимое, — говорит она, улыбаясь.
И я не могу не улыбнуться в ответ. Из-за… этой девушки.
Я просто хотел вытравить ее из своего организма. Мне отчаянно нужно сосредоточиться только на сексе. Но каждый поступок, который она делает — волшебство для меня — нижнее белье, мороженое, душевые кабины. И как она разговаривает со мной в порыве страсти, открываясь, делясь со мной, становясь для меня такой уязвимой, что я почти позволяю себе поверить, что это может продолжаться, и что мы можем есть вместе мороженое каждую ночь.
Ладно, может, не каждую ночь, ведь я должен оставаться в форме. Но достаточное количество ночей. Только она не этого хочет. Прямо сейчас мне должно этого хватить, поэтому я собираюсь наслаждаться каждой секундой, проведенной с ней до тех пор, пока это не закончится.
С лукавой ухмылкой я прислоняю ее к холодильнику, быстро целую, а затем краду у нее мороженое.
— Нечестно, — говорит Харпер, пытаясь выхватить у меня его.
— Если будешь хорошо себя вести, то я с тобой поделюсь, — поддразниваю я, держа мороженое высоко над головой, затем открываю ящик для столовых приборов и достаю две ложки.
— Тебе лучше поделиться, — говорит Харпер, а затем голая ест мятное мороженое с шоколадной крошкой, сидя вместе со мной на диване. Я целую ее, и, да, вкус мороженого на ее языке так же хорош, как я себе и представлял.
Подождите. Я ошибся. Он лучше. С ней все намного лучше.
Вот почему я тоже дарю ей подарок. Это мелочь, но она говорила, что хочет этого. Я хватаю воскресный кроссворд с кофейного столика и держу его прямо напротив груди так будто это грамота, которую я получил за свои достижения.
— Вуаля. Закончил его сегодня.
— Это для меня?
Я с гордостью киваю.
— Да.
— О-о-о. Ты будто котенок, принесший мне мертвую мышку, которую сам убил.
Я смеюсь над этой аналогией.
— Хочешь погладить меня в знак поощрения?
— Хочу, — говорит она, пробегая рукой по моим волосам и разговаривая со мной так, будто говорит с Фидо. — Снял слова с языка. Я так горжусь тобой, — а затем другой рукой она переворачивает газету. — Что это?
Когда вижу серый контур, я напрягаюсь на мгновение. Что я нарисовал на другой стороне кроссворда? Харпер поворачивает страницу ко мне, и я вижу там рисунок девушки, одетой в обтягивающую маечку, с вываливающейся наружу грудью. В пузыре рядом с ее ртом написано: «Как писать неприличные смс: пошлый учебник».