Кстати, о работе…
— Хочешь пойти со мной на рабочую вечеринку? — спрашиваю я, а затем рассказываю о коктейльной вечеринке, которую Серена попросила меня посетить в эту пятницу.
— Я должна буду продуть игру в боулинг? — Харпер постукивает пальцем по моей груди. — Раз уж мы об этом заговорили, ты до сих пор должен мне матч-реванш.
— Обещаю, что ты его получишь. Но все же, ты пойдешь со мной? Джино — такая капризная задница, — говорю я, а затем поднимаю ладонь. — Подожди. Мы же решили, что «задница» — это комплимент. Он — капризный, скользкий тип, и просто издевается надо мной. Но хотя это и так, я должен играть в его игру и делать ответный ход. И я бы очень хотел, чтобы ты была там.
— Конечно, я пойду. И насчет Джино — шли его на хрен.
Мои глаза загораются, и я указываю на нее.
— Эй. Вот еще одно. Почему «трахаться», «иметь», слать «на хрен» — это оскорбление?
— Хм-м-м. Отличное замечание.
— Правда? Все говорят «поимей», «трахни», «иди на хрен» как оскорбление. Но, черт возьми, трахаться — это самое приятное в мире.
— Мы создадим новый словарь. Мы возьмем слово «трахаться» или нет, «на хрен» и превратим его в…
— Я знаю! Мы скажем, будто это благословение, — я смягчаю голос и говорю благоговейным и обожаемым тоном. — Трахнись, дитя мое. Иди на хрен с миром.
— Или, — говорит Харпер взволнованным голосом, — мы можем использовать его, когда нам что-то нравится. Пусть это слово в нашем словаре обозначает слово «нравится».
Я оборачиваю руку вокруг ее бедра.
— Эй, знаешь что, Харпер? На хрен душ.
Я веду ее в душ и знакомлю с кафельной стеной, а также моим безмерным аппетитом к ней. Она тоже довольно голодна, и это фантастически, трахать ее снова тогда, когда вода скользит по моей спине, ее ноги обнимают меня, и когда она распадается на части в моих руках.
Когда кончает, она тихо шепчет мне на ухо:
— На хрен тебя.
Я смеюсь.
— И тебя тоже на хрен.
— Я не знаю, как собираюсь ей сопротивляться, — с тоской в голосе говорит Уайат следующим утром в Центральном парке.
— Натали?
Он качает головой.
— Маленькая коричневая симпатяжка. Взгляни на нее. Как я должен удержаться и не увести ее к себе домой? Она может поместиться в моем поясе для инструментов, — говорит он, почти воркуя, когда указывает на шоколадного цвета минпина, которого выгуливает. Я же выгуливаю помесь таксы.
— Ты даже не носишь пояс для инструментов, — говорю я, когда мы сворачиваем на тропинку. — Тебе просто нравится придерживаться имиджа «мастера», даже если половину времени ты проводишь за столом.
— Что я могу сказать? Я также хорошо справляюсь с инструментами, как и жонглирую своей собственной империей.
— Тогда ты должен забрать ее с собой, — говорю я, указывая на собаку. — Просто подумай, как она может помочь тебе с женщинами. Будем откровенны, она — магнит для цыпочек, — я кладу руку ему на плечо в сочувствующем жесте. — Тебе потребуется вся помощь, которую ты сможешь получить, Вуди.
— Рэнди, — отвечает он раздраженно. — Наши родители дали нам самые худшие вторые имена.
Я смеюсь.
— Они наверняка хотели, чтобы мы мучились с самого рождения.
Уайат останавливается и смотрит на меня знающим взглядом.
— Но давай не будем говорить о вторых именах. Давай поговорим о… эй, как насчет девушек с аллитерационными именами? ХХ, кхе-кхе.
— Ты знаешь, что такое аллитерация? — спрашиваю я, обходя его, пока накручиваю поводок на руку.
Он пренебрежительно качает головой.
— Знаю. В дополнение к мозгу рабочего, у меня также есть мощный нос, чтобы вынюхивать всю чушь, что ты несешь, — говорит он, и я притворяюсь, что занят наблюдением за таксой, исследующей кустарник.
Уайат не отступает и говорит лишенным сарказма или нашей обычной пустой болтовни голосом:
— Когда ты собираешься рассказать Спенсеру?
— О чем? — хмурюсь я. Я проделываю замечательную работу, изображая недоумение.
Он смеется.
— Ну же, мужик. Перестань прикидываться. Я знаю, что между тобой и Харпер что-то происходит. Я видел, как вы танцевали.
— Это был просто танец.
Просто танец. Просто поцелуй. Просто секс. Просто лучшие ночи в моей жизни. Моя грудь наполняется теплом от воспоминаний о последних вечерах с Харпер.
Уайат вздыхает.
— Ник, — говорит он, и я уверен, что он вполне серьезен, раз использует мое первое имя. — Я видел, как она входила в твою квартиру на прошлой неделе. Я видел, как вы с ней танцевали на свадьбе. Я видел, как ты смотрел на нее в поезде.
Срабатывают сигнальные звоночки. Мы были так осторожны. Мог ли мой брат понять что-то, просто глядя на нас?
— Если она тебе нравится, то просто скажи, — добавляет он, будто это самое простое, что есть в мире.
Я усмехаюсь.
Потому что это не так просто. Мы с Харпер не делаем того, что нужно обсуждать или утверждать. Мы не выходим за пределы спальни. Мне даже не нужно спрашивать у нее, что она думает по этому поводу. Ее мысли предельно ясны с тех пор, как я стал свидетелем ее общения с мужчинами, еще тогда, в кафе «Кусок торта». Не только ее действия говорят за нее, но и ее слова. Для начала, рядом со мной она ведет себя совершенно нормально. Она ни разу не заикнулась и не болтала невпопад рядом со мной. Кроме того, Харпер была удивительно конкретной, когда говорила о том, чего хочет. Она попросила меня научить ее ходить на свидания с другими парнями. Затем она поднялась на ступеньку выше и попросила преподать ей уроки секса и соблазнения.