— Они из приюта «Маленькие друзья», — поясняю я.
Мой брат вмешивается в разговор, положив свой локоть на мое плечо и делая все это небрежно и невозмутимо.
— Ты знала, что дважды в неделю мы с Ником выгуливаем собак для приюта?
Харпер переводит взгляд на меня.
— Это очень мило.
Мое сердце делает сальто, и я возвращаюсь к прошлой ночи, у ее дома.
Этого поцелуя не было, ты, тупица.
— Это была моя идея. Я милый брат, — говорит Уайат, сверкая своей ослепительной улыбкой.
— Эй, — вмешиваюсь я. — Разве ты не говорил, что тебе нужно поговорить с Пенни о вколачивании в нее? Ой, прости. Я имел в виду вбивание гвоздей.
Он закатывает глаза, глядя на меня.
— Ха-ха-ха, — он протягивает руку к поводку, который я держу. — Дай мне своего маленького дружка. Я отведу их обратно.
Приют находится не так далеко отсюда. Я наклоняюсь и почесываю под подбородком сначала одну собаку, а затем другую.
Когда выпрямляюсь, Уайат в драматическом прощании кланяется нам обоим.
— Я позволю вам обоим вернуться к вашим играм.
Я хочу ударить его, и это не удивительно.
Когда Уайат уходит, я поворачиваюсь к звезде моих развратных фантазий. Ее губы изогнуты в улыбке, и она, похоже, приятно удивлена.
— Я не знала, что ты выгуливаешь собак.
— Я люблю собак. И еще мне нравится приходить на помощь, — и эта легкость в разговоре напоминает мне, что того поцелуя не было и для нее тоже, так что у нас все хорошо.
— Мне нравится это. Нет, я в восторге от этого, — говорит она, и выражение ее лица мягкое, без обычного сарказма на нем. То, как она говорит это, обезоруживает и заставляет чувствовать тепло во всем теле, а не только возбуждение. — Я помогаю в нью-йоркском филиале общества «Против жестокого обращения с животными».
— Правда? Я и понятия не имел.
— Да. Я помогаю некоторым частным фондам организовать сбор средств для домашних животных, рассказываю о них в социальных сетях, помогаю с организацией мероприятий… Когда-нибудь я возьму себе собаку. Но пока делаю все, что в моих силах.
— Это потрясающе, — говорю я, наслаждаясь тем, что узнал эту новую деталь о ней. Мы с Харпер дружим уже очень давно, но мы не лучшие друзья, поэтому открытие этих ее талантов — совершенно новый опыт. — Какую собаку ты хочешь?
— Ту, что будет смеяться над моими шутками, — говорит она, и я смеюсь.
— Звучит идеально. Я бы тоже хотел такую собачонку.
Она прочищает горло и поднимает холщовый пакет для продуктов.
— Тебе, наверно, интересно, почему я здесь.
— Эта мысль приходила мне в голову. Но потом я подумал, что ты принесла мне продукты. Пожалуйста, скажи, что там есть пинта мороженого с шоколадной крошкой и две ложки.
А затем Харпер слишком сильно надувает губы.
— Черт побери. Я действительно облажалась. Но теперь я знаю, что принести тебе в следующий раз. А сейчас у меня есть для тебя пожертвование — стиральный порошок. Я как раз собиралась оставить его у швейцара, — говорит она, бросая взгляд в сторону моего дома.
Но она не оставила его у швейцара. Она все еще держит его и минуту назад искала свой телефон, как будто пыталась позвонить мне. Может, чтобы сказать, что она здесь? Черт, может быть, ей нужен был предлог, чтобы увидеть меня?
Прежде, чем мое воображение выйдет из-под контроля, я мысленно закатываю глаза.
Да, конечно. Если бы Харпер была влюблена в тебя, она бы говорила невнятно и лепетала.
Она так не делает. На самом деле, она спокойная, уверенная в себе Харпер. Следовательно, я выдумываю то, чего нет.
Я беру пакет и благодарю ее.
— Тебе и правда не нужно было так беспокоиться. Я собирался купить немного сегодня после работы.
— Но так я могу сделать тебя фанатом своего бренда. Он не тестировался на животных. Никаких жертв.
— Ах, это потрясающе.
— Хочешь знать, что еще потрясающе? Он очень хорошо пахнет.
Я стону.
— Я буду пахнуть лавандой или еще как-нибудь по девчачьи?
— Я так не думаю. Я пользуюсь им. Хочешь понюхать меня?
Я замираю. Миллионы пошлых мыслей кружатся в моей голове. Я бы с охрененным удовольствием понюхал ее, вдохнул ее запах, провел носом вдоль ее шеи, вниз по груди, по животу. Тогда я решаю к черту все. Эта девчонка просит меня научить ее ходить на свидания. Ей нужно знать, что слова, которые выходят из ее рта, иногда безумно непристойные. Я кладу руку ей на плечо.
— Ты знаешь, что это прозвучало до смешного пошло? Скажи мне, что ты это знаешь. Мне нужно понять, как долго тебя нужно тренировать.
Харпер закатывает глаза.
— Да ладно. Я не пыталась быть похабной. Просто понюхай. Запах весны. Пахнет очень хорошо, — говорит она и тянет собственную бирюзовую рубашку с V-образным вырезом под легкой курткой.
Как будто я могу отказаться. Я наклоняюсь вперед, ближе к ткани. Харпер удивительно хорошо пахнет, и я соблазнительно близко к ее груди. Ближе, чем когда-либо. Так близко, что если, скажем, человек, идущий позади, слегка толкнет меня, мое лицо уткнется в грудь Харпер. Мой рот наполняется слюной, пульс колотится, и я никогда в своей жизни так сильно не молился, чтобы меня толкнули.
Но этого не происходит и, очевидно, я не могу провести целый день, болтаясь здесь и нюхая ее одежду. Это, наверное, граничит с безумием, поэтому я отстраняюсь.
— Хорошо пахнет?
Я встречаюсь с ней взглядом. У меня нет остроумного ответа. Нет резкого возражения.
— Да.
Почему-то этим я заслуживаю ее улыбку. Только она, кажется, отличается от той, которая мелькнула у нее вчера для Джино, и той, что она подарила моему брату. Она, кажется, длится дольше, чем должна длиться дружеская улыбка. Она напоминает мне о прошлой ночи и о том, что наш поцелуй был более чем дружеским.